Открытая книга - Страница 132

132

– Ну что ж, тем лучше, будем ждать. – И, простившись, Митя с досадой бросил трубку.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Директор института назначил комиссию для проверки моей лаборатории.

Он заведовал лабораторией в институте Габричевского.

– Вот что: я уйду не прощаясь. Вы скажете, что у меня разболелась голова. Кстати, она действительно разболелась. Андрей дома? Я позвоню ему.

Я крепко пожала ему руку, бесшумно закрыла входную дверь и вернулась в столовую.

НОЧЬ

Андрей спал так крепко, что не проснулся даже, когда я зажгла свет, чтобы причесаться на ночь. Потом пробормотал что-то, не открывая глаз, и я сказала: «Спи, спи!» Но это было, разумеется, лицемерием, потому что на самом доле мне хотелось немедленно рассказать ему о вечере у Заозерского.

Я не будила его, он проснулся сам, и вовсе не оттого, что у меня несколько раз упала на пол гребенка. Он зажмурился, глубоко вздохнул и сразу открыл глаза, должно быть решив, что утро. Я засмеялась.

– Это, оказывается, ты пришла? – сонным, добрым голосом сказал он. – А я смотрю и думаю, сон это или не сон?

– Конечно, сон. Вот сейчас тебе приснится, что я сняла туфли и села рядом с тобой.

Я сделала все, что сказала.

– А потом?

– А потом поцеловала тебя и пожелала доброй ночи. Погоди, не засыпай. Вот что мне нужно сказать тебе: у Мити, по-видимому, что-то не ладится на работе. Он тебе не звонил?

– Нет.

– Позвони ему.

Андрей нахмурился.

– Сейчас, пожалуй, поздно.

– Не поздно. Я позвоню.

Но он все-таки позвонил сам, хотя к телефону могла подойти Глафира Сергеевна.

– Не отвечают?

Он бросил трубку.

– А что сказал Митя?

– Я ничего не успела спросить. Он сразу же уехал.

Окно в комнате было открыто, и когда Андрей погасил свет, почему-то сильнее стала чувствоваться свежесть осенней ночи.

– Ты говоришь, он был расстроен?

– Да, очень. Мне так жаль его.

– Мне тоже.

Тяжелая машина с железным лязганьем прошла по Ленинградскому шоссе.

– Ты не представляешь себе, как она сегодня вела себя, – сказала я, чувствуя, что мое пылкое желание немедленно рассказать Андрею о поведении Глафиры Сергеевны прошло и что мне гораздо больше хочется спать, чем говорить о том, что мы, в сущности говоря, давно уже знали. – Пришла с Крамовым и весь вечер командовала. И знаешь что? Она поумнела.

Андрей засмеялся.

– Что же ты, Татьяна? – сказал он. – Меня разбудила, а сама уже спишь. Нет уж, тогда давай разговаривать.

Кто-то прошел под окном, но у меня были закрыты глаза, и я догадалась об этом не по шагам, а по тени, косо скользнувшей по потолку, по стенам. Но тень скользнула не наяву, а во сне.

– Ох, прости, совсем забыл, – сказал Андрей, когда я уже засыпала. – Тебе звонил из Рыбтреста Климашин.

Климашин был заместителем директора Рыбтреста.

– Просил передать, что договорился с наркомом о твоей командировке.

– Что такое? – Я открыла глаза. – О какой командировке?

– В Баку или в Астрахань. Он сказал, что тебе предоставляется выбор.

– Да что он, с ума сошел?

Я вскочила и зажгла свет.

– Что с тобой?

– Ведь он же обещал мне, что ничего не станет делать через голову Крамова! – сказала я с отчаянием. – Мы же договорились! А теперь Крамов снова подумает, что я стараюсь устроить свои дела за его спиной.

– Позволь, но я по разговору с Климашиным понял, что ты сама поставила вопрос о командировке.

– Не поставила вопрос, а просто сказала, что в лаборатории – выходит, и что теперь следовало бы организовать проверку в широком масштабе. Им только слово скажи – и вот, пожалуйста. Позвонили наркому. А нарком позвонит Крамову, и опять окажется, что у меня от него какие-то тайны… Черт бы побрал этого Климашина! И чего он так торопится, не понимаю. Не горит же его Рыбтрест!

– Наверно, горит. Да ты сама-то хочешь ехать на промысел?

– Конечно, хочу.

– Ну и поедешь. – Он ласково погладил меня по лицу. Не сердись. Обойдется.

Нечего было надеяться снова уснуть, тем более что Андрей вдруг объявил, что он страшно голоден, и, гляди, как он вкусно ест холодное мясо, оставшееся от обеда, я вспомнила, что за всеми хлопотами и заботами так и не поужинала у Заозерских. Мы присели к столу и долго, с аппетитом ели мясо.

С прошлого выходного, когда у нас были гости, осталось вино, и осторожно, чтобы не разбудить Агнию Петровну, мы достали бутылку из шкафика, висевшего недалеко от ее изголовья, и выпили из горлышка – искать рюмки, стоявшие в том же шкафике, было рискованно, да и не к чему…

Митя по-прежнему занимался вирусной теорией происхождения рака – вопросом, который был новостью в начале тридцатых годов и который казался руководителям Наркомздрава далеким от клиники, отвлеченным, неясным. По-прежнему он выступал на всех съездах и конференциях, по-прежнему его блестящие по форме, но преждевременные обобщения убедительно опровергались. Ему было трудно – это превосходно понимали и друзья и враги.

На другой день я поехала в институт Габричевского. Митя был занят – показывал ленинградским микробиологам свою лабораторию, и мы перекинулись только несколькими словами.

– Ох, не терпится кому-то меня проглотить! – с раздражением сказал он, когда я спросила о составе комиссии. – Ну ладно же! При случае скажу наркому, что очень рад: наконец представился случай познакомить его с моей работой.

– Вы бы отдохнули, Митя.

– А что?

– У вас лицо усталое.

– Это потому, что я ночь не спал. Ничего, Танечка, – сказал он, улыбаясь. – Не беспокойтесь обо мне. Все будет в порядке.

132